Валентина Кузнецова. «И буду жить в своем народе…»

Николай Рубцов и Николай Колычев.

Николай Рубцов в литературе середины ХХ века возродил поэзию, связанную с глубинными корнями жизни, поэзию, отражающую духовность, способную у читателей вызвать   духовность ответную. Духовность русского народа.

«У Рубцова есть преемник, творчество которого уже по достоинству оценили любители поэзии по всей стране, имя которого, безусловно, будет произноситься в ряду самых больших поэтов. Это Николай Владимирович Колычев», — отмечает нынешний председатель флотского литературного объединения «Полярное сияние» Владимир Панюшкин.(1) В этом объединении занимался Николай Рубцов во время службы в городе Североморске в 1957-1959 годах. 

«Рубцова больше нет с нами. Но его книги будут жить. Будут жить книги, которые вберут в себя, быть может, и те стихи, которые были написаны на Северном флоте начинающим и, как принято говорить, подающим надежды молодым автором» — Так отмечал Рубцова создатель этого литобъединения Владимир Матвеев.(2)

Да, живут и стихи и книги, и духовные искания поэта. Оказалось, что всё это стало необходимо для становления личности молодого поколения, для сохранения и возрождения культуры России. Продолжились эти искания и в поэзии преемников Рубцова. Николаю Рубцову удалось описать все те чувства, которые испытывает человек к родной земле, чувства, которые извечны: всегда есть и всегда будут.

Мы живем на Севере. И сколько раз люди задумывались о том, чтобы уехать. Особенно в последнее время. И думали, что душа легко примет этот переезд, что ностальгия излечима и преодолима. Уезжали за границу в поисках более денежного места. Разъезжались по всему свету. Жили… и вдруг услышали Рубцова — и сжалось сердце тоской по покинутому краю. Рубцов писал стихи о тех чувствах, которые не зависят ни от состояния экономики, ни от правительства. ни от количества денег в кошельке, ни от времени. Их невозможно описать. Нам невозможно. А он смог: это по отчей  земле печаль светлая. И этой светлой печалью проникнуты все стихи Рубцова и вся его жизнь:

Меж болотных стволов красовался восток огнеликий…

Вот наступит октябрь — и покажутся вдруг журавли

И разбудят меня. позовут журавлиные крики

Над моим чердаком, над болотом, забытым вдали…

Широко предназначенный срок увяданья

Возвещают они, как сказание древних страниц.

Всё, что есть на душе, до конца выражает рыданье

И высокий полёт этих гордых

Прославленных птиц.

Широко на Руси машут птицам согласные руки.

И забытость болот. и утраты знобящих полей —

Это выразят всё, как сказанье, небесные звуки,

Далеко разгласит улетающий плач журавлей…

Вот летят, вот летят… Отворите скорее ворота!

Выходите скорей, чтоб взглянуть

На высоких своих!

Вот замолкли — и вновь сиротеет душа

И природа

Оттого, что — молчи! — так никто уж

Не выразит их…

«Какие щемящее пронзительные стихи! Какой в них непокой, какие и глубина и высота одновременно, а длинная строчка, словно графически рисует удаляющихся за пределы видимости журавлей» (Миланов А.).³

«Замок» его поэзии стоит не на песке, а на фундаменте русского фольклора и классической поэзии, как и «замок» поэзии Николая Колычева. Не только фольклорные и классические традиции определяют своеобразие поэзии Рубцова и Колычева, но и особенности эпохи. А наше невероятное переломное время отразилось, как в зеркале, в творчестве обоих поэтов. Два одноимённых стихотворения этих поэтов анализирует Татьяна Рябинина⁴ — стихотворения «Поезд» Рубцова и Колычева.

Н.Рубцов

Поезд

Поезд мчался с грохотом и воем,

Поезд мчался с лязганьем и свистом,

И ему навстречу жёлтым роем

Понеслись огни в просторе мглистом.

Поезд мчался с полным напряженьем

Мощных сил, уму непостижимых,

Перед самым, может быть, крушеньем

Посреди миров несокрушимых.

Поезд мчался с прежним напряженьем

Где-то в самых дебрях мирозданья,

Перед самым, может быть, крушеньем,

Посреди явлений без названия…

Вот он, глазом огненным сверкая,

Вылетает… дай дорогу, пеший!

На разъезде, где-то у сарая

Подхватил меня, понёс, как леший!

Вместе с ним и я в просторе мглистом

Уж не смею мыслить о покое, —

Мчусь куда-то с лязганьем и свистом,

Мчусь куда-то с грохотом и воем.

Мчусь куда-то с полным напряженьем

Я, как есть загадка мирозданья.

Перед самым, может быть, крушеньем

Я кричу кому-то: «До свиданья!..»

Но довольно! Быстрое движенье

Всё смелее в мире год от году,

И какое может быть крушенье,

Если столько в поезде народу?

Татьяна Рябинина отмечает: «В основе стихотворения «Поезд» Рубцова и Колычева — найденный еще в начале века А.Блоком знакомый образ — символ поезда как движения жизни и как человеческого сообщества. По времени создания одноимённые стихотворения разделены двумя десятилетиями, что и предопределило разное наполнение знакового образа.

У Рубцова поезд символизирует весь мир, находящийся на грани катастрофы вследствие научно-технической революции. Однако, поэт верит в разум человечества и заканчивает стихотворение на оптимистической ноте: «… какое может быть крушенье, если столько в поезде народу?»

У Колычева поезд символизирует Россию, сорвавшуюся с места, мчащуюся в неизвестность. Современная действительность сложнее и противоречивее эпохи, в которой жил Рубцов. Вот почему звучание колычевского поезда и пронзительнее тональности «Поезда» Рубцова:

Да… Ничего не знаю я.

Но что за светопреставленье,

Россия, Родина моя?..

Кочует третье поколенье.

…………………………..

Страдают люди по вагонам,

Страдают без людей дома.

Виденья за стеклом оконным —

Как бред сошедшего с ума…

……………………………….

…Нам от себя не убежать…

Для воплощения идеи оба поэта мастерски используют звуковую организацию стиха: форсирующие звучания и имитирующие стук колёс, повторы, аллитерации (повторение звука «р» создает иллюзию грохота и скрежета поезда), ассонансы.

Однако наполнение одного и того же ассонанса у этих авторов различно. Если у Рубцова повторение звук «у» создаёт иллюзию гудка:

Мчусь куда-то с лязганьем и свистом,

Мчусь куда-то с грохотом и воем.

Мчусь куда-то с полным напряженьем…,

То у Колычева этот ассонанс вызывает ощущение тоскливой тревоги, что подчёркивает трагическое звучание «Поезда» нашего земляка:

— Куда вы, люди?

— В города…

— Куда? Куда же вы?

— Далёко-о-о…

А это «далёко» рушит вековые устоит единства рода, земли, корня жизни:

И внуков жизнь сгребёт в охапку

И тоже бросит в поезд их…

В одном краю схоронят бабку,

В другом — родителей своих.

И на поминках, при подпитье,

Споют про край, что сердцу мил…

КАК МНОГО НА РУСИ ЗАБЫТЫХ

И НЕУХОЖЕННЫХ МОГИЛ!»

Колычев остро чувствует неопределённость и трагические парадоксы эпохи. И говорит об этом открыто в стихах. Он ощущает своё неразрывное единство с окружающим. Это единство очень точно описал Николай Рубцов:

С каждой избою и тучею,

С громом, готовым упасть,

Чувствую самую жгучую,

Самую смертную связь…

Поэзию Рубцова современники называли «тихой поэзией».

Тихая моя родина.

Поле, река, соловьи…

Мать моя здесь похоронена

В детские годы мои.

Светлой печалью окрашена, овеяна лирика Николая Рубцова.

В горнице моей светло…

Это от ночной звезды.

Матушка возьмёт ведро,

Молча принесёт воды…

Колычев — поэт горячий, мятежный, мятущийся. Он много задаёт вопросов: что с нами будет? Почему мы такие? Откуда и куда мы идём? Для него естественен образ: «Перекликаясь, плакали во мне колокола, которых нет на свете». Время от времени он спрашивает себя: «Иль я схожу с ума?»

Поэт именно конца ХХ века в России, растерзанной насилием и ложью. А когда напряжение в стихах Н. Колычева спадает, просветлённой радости тоже нет. Снова пишутся горькие строки, хотя и спокойные:

Вымираем! Никто нам не сможет помочь,

Оттого, что мы сами себе не нужны.

И грядущее наше — бездетная ночь,

Непроглядная тьма — без звезды, без луны…

Это точка зрения на поэзию Колычева литературного критика Геннадия Иванова, который считает, что «в стихах Колычева много страсти, которая зачастую идёт от публицистического настроя поэта, выходит из берегов — и получается много шума... И не надо крика. Крик вообще может убить поэзию». Что «строфы у него есть тонкие, блистательные… Дарование его значительно».⁵

Не соглашусь с критиком Г.Ивановым, что вся поэзия Колычева публицистична. Нет. Конечно же, нет. Вслед за Рубцовым Николай Колычев продолжает славную традицию мелодичности, музыкальности стиха. Николай Рубцов большинство своих песен пел. И сам сочинял музыку на стихи свои, и многие композиторы переложили на музыку рубцовские стихи. Музыкальны стихи и Николая Колычева. Сам он поёт свои песни-стихи и под гитару, и аккомпанируя себе на пианино. Интимная лирика его светла и нежна. У Есенина и через Есенина, у Рубцова и через Рубцова Колычев воспринял не только исповедальность и доверительность, но и способность вывернуть на мир душу свою. Его поэзия свободная и вольна, как естественное движение души.

Ты подруг не слушай россказни,

Полно  верить бабьим сплетням-то.

Поболтали да и бросили.

Ты любовь моя последняя.

На болотах клюквы россыпи

Догорают в пепле инея.

Ты подруг не слушай россказни,

Ты люби меня, люби меня.

Не ходи ты краем улицы,

Что тебе людей стыдиться-то.

Пусть нарядами красуются,

Ты мила и в платье ситцевом.

Свет вечерний, заплутавшее,

Запоздалое везение.

Бережет душа уставшая

Каждый луч тепла осеннего.

На болотах клюквы россыпи

Догорают в пепле инея.

Ты подруг не слушай россказни,

Ты люби меня, люби меня.

Каждый, кто знал Рубцова, понимал, что, отнюдь не лишённый житейских слабостей и недостатков, он, тем не менее, был выше и значимее своего окружения. да и сам он себя судил за эти слабости, умел иронически к себе относиться. К слову будет сказано, что и Николай Колычев в житейских слабостях преемником Есенина и Рубцова оказался. И тоже мучается, страдает и себе не прощает такого. Но, как сказал Евгений Рейн: «Слухи о глобальном пьянстве писателей сильно преувеличены…»

Наливай, попутчик, вина.

Выпьем и в окно поглядим.

За окном родная страна —

Галерея грустных картин.

……………………………

Ты. попутчик, пьяный такой!

Хоть при детях не матерись.

Да не лей мне за упокой,

Всё равно я выпью за жизнь.

Всё равно я выпью за свет,

Что придёт согреть нашу твердь.

Жутко, если радости нет…

…………………………….

Плачущих не счесть на Руси.

Только ей не легче от слёз.

Рубцов и Колычев — не из рода плачущих Они из рода иного. Из рода сынов России, готовых за Русь словом постоять. Не способных отречься от неё. способных пережить с родиной всё, что с нею ни случится.

Юрий Кириенко-Малюгин подчеркнул, что «большинство нормальных читателей в творчестве Рубцова увидели свою русскую душу, переживание за Россию, за условия жизни своих  братьев и сестёр и подсознательно — своё православное мироощущение».⁶ Это же можно сказать и о творчестве Николая Колычева.

Безденежье, бездомье, нужда не сделали их злобными. Рубцов не страдал гордыней, был общителен, добродушен, ироничен:

Стукнул по карману — не звенит.

Стукнул по другому — не слыхать…

Если только буду знаменит,

То поеду в Ялту отдыхать…

Это редакция 1961 года, а ранее было иное:

В коммунизм, в заоблачный зенит

Полетели мои мысли отдыхать.

Такое было в середине ХХ-го. Но и в начале ХХI-го ситуация в стране для поэтов сложная. Послушаем Колычева:

Перед тем, как стану старым
Я б хотел разбогатеть,
И поехать на Канары —
Пузо белое погреть.

Вот шучу — а сердцу грустно.
Мне уже немало лет.
Денег нет. И даже пуза —
По российским меркам нет.

Мне в Канарах — не варяжить,
Мне слегка не повезло...
Если честно — я не нажил
И на местное тепло.

И Рубцов, и Колычев — это моё поколение, моё время в истории. Мы жили тогда, когда православие официально было запрещено, когда иконы из церквей и из домов убирались, когда религия преследовалась. Законом. Властью. Но народ от православия не отказался. В нашем поморском селе Поной в каждом доме иконы висели. высланные из села, репрессированные, даже после конфискации имущества, мы уезжали на место поселения с иконами. Я слышала ежедневно, как молились перед иконами бабушка и мама. Это в школах нам внушали иное. А во всех домах на Руси молитва из дома не была изгнана. Надо учитывать эпоху, в которую мы жили. Эпоху атеизма. Кириенко-Малюгин приводит цитату В.Н. Баракова уже из 1993 года, подчёркивающую, что «в переходный период…»

 (……..нет стр.118-119)

О, Родина! Что с нами будет дальше?..

О, Господи! Страшнее смерти — жить…

Стоят и плачут девочка и мальчик.

Пьяней вина меж ними мать лежит.

Они стоят, пугливо озираясь,

Её позор пытаясь заслонять.

И пыжится, с карачек поднимаясь,

Растрёпанная, спившаяся мать.

Кряхтит, хрипит отборной матерщиной,

Лицо в соплях, и рукава — в грязи…

А мимо — милицейская машина

Проехала, слегка притормозив.

Какой им прок от этой… безработной…

Презрительно взглянули с высоты.

Да… Брезгуют мочою и блевотой

Холеные и сытые менты.

А детская любовь не знает срама.

Вцепились в мать, глядят машине вслед…

Всем — пьяница. А им — родная мама,

У них другой на белом свете нет.

Их детвора, собравшись, задирала:

Кто палкой бросил, кто толкнул, кто пнул…

Девчонка маме сопли  утирала,

А мальчик — за рукав её тянул.

Шли мимо мужики. Остановились.

И долго вспоминали, подлецы,

Когда они и сколько с ней любились,

И спорили: кто у детей отцы.

— Не надо, мама, люди. Стыдно, мама…

— Ну, мамочка, вставай, в конце концов!

Вновь мальчик за рукав тянул упрямо,

И дочка утирала ей лицо.

А мать на них глядела обалдело

Без разума, без чувства, без души…

И, всё-таки с трудом подняла тело,

Досадуя на то, что надо жить.

… Её под руки дети уводили.

Нетвёрдо шла, покачиваясь, мать…

Когда бы мы Россию ТАК любили,

Тогда бы мы смогли её поднять!

Это Боль за Россию, за землю нашу поруганную, но и вера в будущее звучит в стихах Колычева. Завет Николая Рубцова: «Россия, Русь, храни себя, храни!» актуален и сегодня, когда на Русь нагрянули «других времён татары и монголы», а Колычев констатирует факт того, что они сделали со страной:

Иссякшая, увядшая страна…

Я плачу, но не верить —  не умею.

Сегодня в глубину растет она

Всё дальше, всё труднее, всё больнее.

А иноземцам видится погост,

Где дерево — крестом последним чахнет.

Но мир однажды изумлённо ахнет,

Когда воскреснет Русь и встанет в рост.

«как колокол на башне вечевой во дни торжеств и бед народных» звучат сегодня стихи Николая Рубцова и Николая Колычева. Они живут в народе. Они нужны народу, будят в их душах вековое, глубинное понимание того, что мы — РОССИЯНЕ, понимание и гордость за землю русскую.


// За строкой Есенина. — Ревда: Домашняя книга Большаковой, 2004. - С.207-221.

_____________________________________________________________________________________

1. Панюшкин В. Венок поэту // На страже Заполярья. – 2002. – 6 февр. - №10.

2. Матвеев В. Он начинал  на Северной // Мурм.-.1995. – 9 янв.

3. Миланов А. Море Николая Рубцова // На вершине земли Кольской. – Мурманск: Фонд культуры, 1994. – М.26-27.

4. Рябинина Т. Урок-исследование на тему «Нет, тайну не изгнать с моей земли»: (Поэзия Николая Колычева) // День славянской письменности и культуры: Сборник практ. материалов в помощь учителю. – Мурманск, 1997. – С.39.

5. Иванов Г. «Это набегают новые минуты…»: Заметки о современной поэзии // Роман-газета XXI века. – 1999. - №3. – С.78-79.

6. Кириенко-Малюгин Ю. «Я бегу от помрачений…» // Наш современник. – 2003. - №1. – С.248.